Прошло уже пять лет с момента, когда задержали Сергея Тихановского, первого политзаключенного в связи с предвыборной кампанией 2020 года в Беларуси.

За это время через репрессии прошли десятки тысяч человек. Уголовному преследованию подверглись не менее 7600 человек, и это только данные, собранные правозащитниками.

На фоне постоянных призывов к освобождению политзаключенных, все чаще люди в застенках выставляются как немые объекты, неспособные влиять на собственную судьбу, и которых нужно срочно спасать. В этом тексте мы хотим отрефлексировать дискурс вокруг беларусских политзаключённых и поднять вопрос солидарности в условиях миграции и диктатуры.

Эволюция общественного отношения к политзаключённым

По мере изменения в расстановке сил между восставшим народом и режимом менялся также и дискурс в оппозиционном движении относительно политзаключенных.

Если поначалу каждое новое задержание порождало возмущение, негодование, невозможность сидеть сложа руки и выводило людей на улицы, то сегодня любая новость о новых репрессиях ввергает в бессилие, апатию и стыдливый вздох облегчения, что на этот раз пришли не за мной или моими близкими.

Заключенные, которые еще несколько лет назад считались героями, превозмогшими страх и годы выученной покорности режиму, для многих превратились в мучеников, жертв диктатуры и обстоятельств, а порой и собственной неосмотрительности, политической глупости.

Глупостью и банальностью теперь считается жить в Беларуси и оставлять критические комментарии о режиме, не удалять подписки на экстремистские каналы, говорить на работе о своих взглядах. Именно то, что раньше формировало основу поддержки и ощущения общности для несогласных, вдохновляло на сопротивление.

Изменилась и риторика описания различных протестных действий: «сел ни за что», «просто оставил комментарий», «всего лишь перевела заключенным 5 рублей на отоварку». Такими формулировками часто пестрят заявления или тексты, оправдывающие абсурдность преследования за такие действия, ведь считается, что для жителей Запада немыслимо сидеть в тюрьме за простейшие проявления солидарности. Такой подход перечеркивает то, что для многих, кто помогал политзаключенным, например, это был не способ совершить неосмотрительный поступок, а попытка проявить солидарность и продолжить борьбу хоть каким-то доступным способом. И нам бы почаще испытывать гордость и восхищение людьми, которые, живя в диктатуре, продолжают решаться на такие действия.

На фоне призывов пятилетней давности «До конца» и «Каждый делает то, что может» становится непонятно, почему те, кто оставался жить в диктатуре и самим своим присутствием подрывал в ней нормальность, «сели по-глупости, потому что вовремя не уехали».

Быть политзаключенным все реже — достойно, и все чаще — неосмотрительно.

Триаж заключенных

И в этом плане режим прекрасно справился со своей задачей: заставить самих же заключенных, их родных и более широкое движение производить ментальный «триаж» на тех, кто сел «за дело» или «по незнанию», кто достоин включения в гуманитарные списки, а кто может еще посидеть, про кого стоит заявлять с высоких трибун, указывая на несоразмерность приговоров содеянному (3 года за комментарий), а про кого лучше умолчать (20 лет за действия, напрямую атакующие режим). Привлечение внимания к несчастности заключенных стало важнее упоминания их несломленности.

Естественно, режим сам производит это разделение, чтобы показать, что есть те, кто заслуживает помилования и снисхождения, а есть другие, из кого не удается изгнать дух борьбы и кого нужно давить до последнего.

Всякий раз, когда мы видим, что кому-то добавляют срок или переарестовывают, мы предпочитаем видеть лишь действия режима, но отказываемся замечать, что какое бы то ни было неповиновение в тюрьме — продолжение борьбы для заключенных.

Режим успешно заткнул рты родным и адвокатам, из-за чего до нас практически не доходят весточки от заключенных напрямую, но мы отказываемся видеть даже косвенные указания на то, что они не сдаются. Даже режим замечает их борьбу и щедро за нее «вознаграждает», а мы предпочитаем видеть лишь страдание и отчаяние.

Политзаключенными перестало быть модным восхищаться, можно их лишь жалеть.

Политзаключенные как источник вины

Страдание, сожаление и отчаяние — это проекция нашего собственного самоощущения. Наличие политзаключенных напоминает нам о нашем поражении и вызывает много стыда, вины, бессилия. Многие подсознательно хотят выхода заключенных, чтобы «перевернуть страницу» в первую очередь для себя, чтобы больше этого не чувствовать. Мы проиграли, и хотим как можно скорее оставить это в прошлом.

Летом и осенью 2020 года люди продолжали выходить на улицы даже на фоне репрессий, требуя освобождения тех, кого задержали ранее. Освобождение предыдущих протестующих наступает только когда следующие продолжают напирать на режим. Этого не произошло по разным причинам. Но всем нам стоит это признать и взять на себя ответственность, при этом не утопая в потоках вины, потому что в репрессиях виноваты не мы, а Лукашенко.

Наличие заключенных — незримое свидетельство того, что борьба реальна и она продолжается. Да, вне существования широкого движения люди делают поступки, которые кажутся неэффективными и порой неразумными, но что если для кого-то — это единственный способ ощутить себя человеком и выразить протест в беларусской реальности?

Политзаключенные как гуманитарный проект

По вышеперечисленным причинам заключенные постепенно превратились в проекты, которые нужно спасти. Людей без голоса, без мнения, без понимания широкой геополитической обстановки.

За них теперь говорят их родные, бывшие заключенные, представители общественности и правозащитных организаций.

Да, по большей части мы не в состоянии наладить эффективную коммуникацию с заключенными, но попытки выдать своё мнение за желание всех политзаключенных полностью копирует поведение режима. Власть лишает заключенного всякой дееспособности и правоспособности. На свободе группы поддержки подхватывают этот тренд, заявляя, что знают лучше, что хорошо и плохо для политзаключенных. 

Политзаключенные, которые ранее были двигателями и мотиваторами движения (первые протесты начались после задержания кандидатов в президенты, и на протяжении нескольких месяцев каждое громкое задержание сопровождалось массовыми акциями в поддержку арестованных), оказались полностью исключены из движения за счет отношения к ним как к гуманитарному проекту, что и было целью режима.

Сейчас по большей части информация о заключенных контролируется родными, которых режим оставил единственной точкой контакта. Это удобно, потому что можно запугать близких и полностью прекратить распространение любой информации, отделить заключенного от внешнего мира. Но родные не могут быть рупором человека, они могут считать, что знают, что лучше для их заключенных близких, но в первую очередь думают об их и своей безопасности, спокойствии и возвращении к нормальности. Родные не обязаны разделять даже те же убеждения и понимать мотивацию борьбы их близких в заключении. Очень часто они не политизированы и не видят ситуацию в контексте общей борьбы, к которой были причастны заключенные.

В отсуствие информации, возможности проконтактировать и подискутировать с заключенными, узнать, чем они действительно живут, теряется вера в выбор человека выступать против режима, против власти, против тюремной администрации, выбор отказываться от своего комфорта для высшей цели.

Освобождение любой ценой?

В последнее время идут горячие дискуссии о том, что стоит делать оппозиции и европейским дипломатам. Позиции противоположные: от никакого торга с режимом до освобождения заключенных любой ценой, в том числе через отмену экономических санкций.

В этом месте Лукашенко ощущает себя победителем, потому что цикл перетягивания каната с Западом повторяется уже третий раз только за время существования АЧК-Беларусь. Каждые перевыборы в Беларуси не признают «демократические» страны, Лукашенко набирает кучу заложников, те сидят от 1 до 5 лет, за это время требования ухода Лукашенко сменяются на просьбы выпустить заключенных. Как только претензии к легитимности отпадают, Лукашенко выпускает заключенных, чтобы через пару лет начать новый цикл.

При этом важно осознавать, что санкции — это по большому счету символическое действие и их действенность невелика. Согласно исследованиям, менее чем в 30% случаев экономические санкции приводили к смене режима, а зачастую только усиливали его. Да, санкции порой способствуют расколу элит, порой вынуждают склонить к переговорам, повлиять на переориентировку рынков сбыта, но в целом это просто символический и дипломатический инструмент выражения осуждения каких-либо действий, изоляции диктаторов и выражения солидарности с угнетаемым населением. При этом для части из пострадавших от режима беларусо:к даже символические ограничения и неприятные препятствия для властных фигур или «кошельков» режима очень важны психологически, ведь это пока что единственный способ заставить их понести последствия.

Переговоры как подмена борьбы

Многие сторонники переговоров с режимом используют это как аргумент в пользу того, что раз какой-то инструмент давления не работает, нужно от него отказаться и использовать это как разменную монету пусть не для смены режима, но для освобождения политзаключенных.

Что нам стоило бы сделать, так это «поднять флаг» человека, которого посадили, и продолжать борьбу. Вместо этого часть продемократического движения призывает отказаться от политического сопротивления в надежде, что это приведет к освобождению заключенных.

Мы не считаем это солидарностью и взаимоподдержкой. Если условием освобождения людей станет отказ от своей борьбы и политической идентичности, то выйдут только те, кто примет это условие. Те же, кто захочет и далее отстаивать свои убеждения в тюрьме, получит двойную дозу репрессий, как это уже видно на многочисленных примерах.

Этими размышлениями мы не стараемся представить, что опыт всех политзаключенных одинаковый. Как раз наоборот: мотивации, политическая подкованность, понимание того, как свергаются диктатуры, психологическая готовность к репрессиям и внутренняя стойкость, состояние здоровья у всех предельно разные. 

Мы принимаем, что часть политзаключенных может действительно желать, чтобы их включили в обмен при потенциальных переговорах с режимом. Для одних сохранить себя означает написать помилование, а для других — ни в коем случае этого не делать. Мы можем по-разному относиться к политической «рациональности» этих действий, но мы не считаем заключенных проектами, которые нужно спасать, и поэтому не пытаемся говорить от их имени или решать, что для них будет лучше. 

Мы никого не спасаем, мы поддерживаем и солидаризируемся с выбором людей бороться теми способами, которые им показались правильными. Мы также прекрасно знаем, что при любых переговорах анархист:ки будут в последней группе включенных в любые обмены (если вообще будут).

Солидарность как вызов и ответственность

Солидарность оказалась для беларусо:к очень сложным явлением в долгосрочной перспективе. Мы увидели друг друга в 2020 году и привлекли внимание Европы, наше восстание стало неожиданностью и для режима, и для нас самих, и для соседей. 

Мы продолжаем требовать, чтобы беларусский вопрос не сходил с международной повестки, хотим, чтобы наши страдания заметили. Требуем поддержки от стран Глобального Севера, и часто чувствуем негодование, когда о проблемах Беларуси забывают (в контексте других глобальных проишествий).

При этом, по большей части беларус:ки оказались не готовы к тому, чтобы заметить страдания других. В декабре 2024 года мир содрогнулся от репортажей из тайных тюрем Сирии, где люди томились десятилетиями. Много ли беларусов увидели в сирийских мигрантах, едущих через Беларусь в Европу, людей с похожей судьбой и проявили к ним солидарность? Если бы соседние с Беларусью страны не были открыты принимать беларусов, количество политических беженцев, использующие похожие неофициальные пути пересечения границы увеличилось бы в десятки раз.¹

Нельзя ожидать, что мир тебя заметит и проявит к тебе сострадание, если ты не готов:а сделать то же самое.

За последние пять лет вопрос политзаключённых и борьбы с беларусским режимом не потерял актуальности, но значительно поменял свои измерения. Мы попытались показать, как небывалый уровень репрессий, беженство, ощущение бессилия и разочарования участни:ц протестов повлияли на то, как говорят о заключённых и какие способы поддержки предлагают.

Мы призываем задуматься над этими вопросами и перестать относиться к заключенным патерналистски или снисходительно. Солидарность — это не guilt trip, не попытка проработать вину за свою привилегию быть на свободе, а использование этой привилегии для продолжения борьбы, это взятие ответственности за происходящее, но не ощущение, что знаешь лучше, что хорошо или плохо для других.

1. Показательно, в Польше сейчас судят несколько групп активистов, которые протестовали против бесчеловечных условий содержания в депортационных центрах или помогали людям в лесах. Они рисковали бы свободой, чтобы помочь и беларусам, бегущим от режима, будь в этом потребность. Сколько беларусов слышало об этих процессах, сколько ощущают солидарность с этими активистами? Вопрос риторический ↩︎