Известно, что в условиях изоляции книги часто становятся едва ли не единственным пристанищем, убежищем от реальности, собеседником и способом сохранить себя. Мы попросили анархистов Андрея Чепюка и Акихиро Гаевского-Ханада, которые провели за решеткой пять лет, поделиться рецензиями на прочитанные в неволе книги.
Рекомендации Андрея Чепюка
1. Книга, повлиявшая на мировоззрение: Роберт Сапольски. «Кто мы такие»
До момента прочтения этой книги я уже был знаком с работами Сапольского и, конечно, не мог упустить возможность прочитать ещё одну его книгу. Она отвечала на многие мои вопросы, накопившиеся после прочтения других трудов, — например, о природе эмпатии, альтруизма, а также агрессии, расизма и войн. Автор объясняет, как тестостерон усиливает доминирование, а окситоцин — доверие (но только к «своим»). Сапольский опровергает мифы: гены не диктуют судьбу, а свободная воля — иллюзия, но мы можем меняться через осознанность.
Особенно интересной оказалась вторая часть книги, посвящённая юстиции: почему наказания не работают и что можно использовать вместо них. Современные системы правосудия основаны на идее, что люди «выбирают» зло, но биология говорит об обратном. Наказания усиливают рецидив, потому что стресс от тюрьмы повреждает мозг (повышает кортизол, подавляет эмпатию), а не «исправляет» его.
2. Книга, которая помогла пережить заключение: Ошо. «Свобода, храбрость быть собой»
Эту книгу я прочитал ещё в 2020 году, находясь в тюрьме города Жодино. Она произвела на меня сильное впечатление и открыла иной взгляд на заключение и понятие свободы. Это очень помогло в будущем — переживать и осознавать различные тяготы и лишения.
3. Книга, которая вспоминается в контексте выхода на волю: Ж.-М. Генассия. «Клуб неисправимых оптимистов»
На эту книгу я наткнулся незадолго до окончания своего срока. В ней очень красиво описана трудная жизнь в политической эмиграции, а также ярко передана атмосфера и характеры героев. Книга довольно объёмная, но читается на одном дыхании — удерживает внимание до самого конца благодаря увлекательному сюжету.
Сейчас, находясь далеко от дома, я воспринимаю историю вынужденного выезда из страны и начало новой жизни совсем иначе.
Рекомендации Акихиро Гаевского-Ханада
Выбрать лучшие книг за 5 лет заключения не так просто, тем более, что чтение было одним из редких способ разнообразить схожие тюремные дни. Если исходить из того, к чему я возвращался по несколько раз, то таких авторов было много. Это Камю, Ницше, Достоевский, Кафка, Сартр, Фромм, Довлатов, Гарсия Маркес, Харпер Ли, Даниэль Канеман и Стивен Хокинг. Но более подробно остановлюсь на книгах, которые мне кажутся важными в первую очередь для беларусского контекста.
1. Милан Кундера. «Неведение»
Судьба чехов, описываемая Кундерой, перекликается с историей беларусов: “Пражская весна” полная надежд, последовавшие репрессии и долга эмиграция. В “Неведении” Кундера разбирает классический в литературе сюжет Возвращения Одиссея, и задается вопросом: а был ли герой счастлив после 20 лет скитаний, попав домой? В чешской реальности эмигрировавшие после 1968 года возвращаются в страну спустя 20 лет. Роман исследует темы памяти и идентичности, поиска дома, которые очень актуальны и для нас.
2. Филип Зимбардо. «Эффект Люцифера»
Важная книга для тех, кто размышляет на тему того, как обществу быть с тюремщиками, исполнителями репрессий и системой наказаний в целом. Автор анализирует свой нашумевший “Стенфордский тюремный эксперимент”, а также разбирательства о пытках в американской тюрьме Абу-Грейб в Ираке, по которым наказание получили лишь единицы на местах, но не те, кто санкционировал “расширенные методы допроса”. Зимбардо подкрепляет размышления многочисленными исследованиями о поведении и психологии человека. Главный вывод – ситуация имеет значение. Ужасные преступления, пытки, равнодушие и ненависть – это не проявления отдельных садистов, “не таких” или “других”, а результат влияния обстоятельств на самых обычных, таких, как все мы, людей. Как писал Солженицын: “Линия, разделяющая добро и зло, проходит… через каждое человеческое сердце — и через все человеческие сердца”.
3. Бернхард Шлинк. «Чтец»
Следующие две книги я смог прочесть благодаря Эдуарду Пальчису, за что ему большое спасибо. Предварительно про “Чтеца” мне сказали только, что ее обязательно стоит достать, без каких-либо деталей. И действительно, о нем сложно сказать так, чтобы впечатления не исказились из-за банальных комментариев. Книга небольшого размера, и, читая счастливую первую половину, ты предвкушаешь грядущую катастрофу. И даже с таким ожиданием, “Чтец” умеет потрясти и надолго остаться в памяти, заставляя размышлять о вине, прощении и рефлексии над темными страницами истории.
4. Патрик Радден Киф. «Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил»
“О земля паролей, рукопожатий, подмигиваний и кивков…”
Шеймас Хини
Пример прекрасной журналистской работы, сочетание детективного жанра и исторического исследования. Киф пишет об эпохе “Смуты” в Северной Ирландии: периоде самой активной борьбы ИРА с юнионистскими силами и спецслужбами Великобритании. Это не героический эпос про борцов за независимость, а тяжелая, неоднозначная история, череда сложных решений, стойкости и предательств, обоюдной жестокости и незаживших ран. Сейчас, когда Шинн Фейн пришли к власти, стоит понять, что этому предшествовало. Особенно любопытно, как складывалась судьба участников событий после перемирия. Кто-то адаптировался к политической борьбе и отрицает своё партизанское прошлое, кто-то после 25 лет оказался многолетним агентом спецслужб, причастным к многочисленным убийствам внутри организации, а для многих осталась лишь тяжелая травма и непонимание своей роли.
А еще недавно вышел сериал по данной книге, говорят, что тоже хорош.
5. Бенедикт Андерсон. «Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма»
Классика социальных наук и пример остроумного стиля с глубоким знанием. Суть конструктивистского исследования Андерсона легко понять по ее названию: нации являются социальным конструктом, удачно сочетающим память об “общем” прошлом и забвение некоторых страниц истории. Бюрократическое “паломничество” в империях, печатный капитализм, политические карты, музеи и переписи – все это сыграло свою роль в повсеместном распространении национализмов. Люди, не знающие друг друга, обретают уходящее вглубь веков (так, по крайней мере, всегда утверждается) прошлое и цели, определяющие совместное будущее. Ценность работы в том, что сам ученый специализировался на Юго-Восточной Азии, поэтому автор избежал европоцентричности.
Моя любимая история из книги про Индонезию. Если посмотреть на карту, то ее восточная граница проходит прямой линией по 141-й долготе, разделяющей Новую Гвинею – типично постколониальная граница, каких много в той же Африке. В Мерауке среди болот Новой Гвинеи содержали интернированных индонезийских националистов, т.к. там проживали лишь туземные племена, далекие от индонезийских идей. Но из-за содержания мучеников Мерауке стал важным местом в пантеоне националистов, и они стали бороться за Индонезию “от Сабанга (северо-запад) до Мерауке”. Хотя вплоть до 1960-х никто из этих индонезийцев там никогда и не бывал. Но колониальная карта, на которой Индонезия включала эти территории отпечаталась не только на бумаге, но и в умах людей.
Отличает Андерсона от многих исследователей и то, что он не переходит от констатации факта воображаемости наций (в принципе любое человеческое сообщество является воображаемым) к тому, чтобы прийти к выводу об их исключительном вреде. По мнению ученого, критическая составляющая, чувство стыда необходимы, но он признает и позитивное утопическое составляющее, способное мобилизовать людей к совместной активной деятельности. Думаю, что многие анархисты нашего региона также ощутили всю сложность этой проблемы в последние годы.