Продолжение, весь дневник доступен по тэгу «дневник».
Володарка – это крупные мрачные своды и длинные коридоры. Но развязные манеры ментов и зэков сразу говорят, что суровая тишина – лишь фасад. Тут муравейник, пронизанный тысячами нитей, он кипит жизнью. Получаю матрас, холодный душ, ожидание в отстойнике, наконец, поднимаюсь в хату. Впечатления абсолютно противоположные тем, которые были, когда впервые передо мной открылась дверь в Американке… Кажется, что попадаешь в бендёгу к гастарбайтерам. На тебя устремляются взгляды с верхних и нижних ярусов нар, из-за стола и даже с пола. 15 мужиков в одних трусах, мокрых от жары и духоты, в кромешном кумаре табачного дыма. Вот теперь я в настоящей тюрьме!
4 июня – день счастья. В камере 10 шконарей, 16 человек, половина – экономические, трое наркоманов, угонщик, мошенник, нардер, алиментщик, убийца, бандит, политический (Казаков) – короче, Ноев ковчег. Тут движение 24 часа в сутки, тут воздух пропитан какой-то вольницей, а не только сигаретами и потом. Угостили чаем, дали почитать газету с репортажем о суде, сравнивали с фоткой: “похож-не похож”. Новый ритм и атмосфера свободы оказали необычный эффект: дня три я проходил в ступоре. Так сильно отвыкаешь от крупного социума и так глубоко уходишь в себя за полгода! Мужики это подмечали, выражали сочувствие, интересовались особенностями условий Американки и тем, как там прессовали. Старался рассказать все, как было, но чувствовал, что ряд вещей не могу передать словами. Как передать изо дня в день усиливающееся чувство ожидания издевательств? Или ощущение постоянного наблюдения за тобой? Тут были мертвые точки для глазка, тут был отгороженный (!) туалет, можно побыть одному хоть немного. Нужно лишиться даже этого, чтобы понять, что значит лишение личности автономного пространства.
Меня определили в ночную смену: с 8 утра до 8 вечера шконарь мой, следующие 12 часов – другого человека. Так и протекали дни: днем спал, ночью общался, играл в нарды и шахматы, решал свои дела. Зэковская смекалка позволила мне связаться с Сашей – настоящий подарок! Мы максимально использовали предоставившуюся возможность. В оценках событий обнаружили полное единодушие. Классно, когда есть единство и понимание, несмотря на изоляцию и тяжесть на душе. Ведь на воле далеко не все так, как хотелось бы: хватило и потерь, и разочарований. Но что делать, как говорили легионеры, marsh of die (маршируй или умри – Прим. ред.).
Краткая свиданка с матерью. Наконец-то мы смогли пообщаться без оглядки на комитетчиков. Узнал в относительных деталях, что происходило в течение этих шести месяцев. Как будто новый мир открылся. Вакуум создал иллюзию тишины, а на самом деле снаружи шло активнейшее движение. Плотина рухнула. Хлынул поток писем со словами поддержки и солидарности от самых разных, знакомых и незнакомых, а порой и вовсе неожиданных людей. В таком ключе как-то сразу наполняешься жизненной энергией, становишься гораздо сильнее.
Наши дорогие матери… Кто уж по-настоящему несчастлив, так это они. Отцы тоже страдают, но по природе своей таят все внутри и где-то понимают, что суровые испытания пойдут их чаду на пользу. А мать не приемлет никаких доводов, если ее сын за решеткой. Заключенных всегда двое, мать не может ни дня прожить без переживаний. Стоять в очередях на передачу, ждать письма, ловить любую новость о тюрьме или колонии, где мы отбываем срок – вот их приговор изо дня в день, из года в год. И потому настоящими героинями являются матери заключенных.
…За 10 дней узнал кое-какие основы арестантской жизни. Разные люди, разные пути, разные уклады, но судьба-злодейка свела всех здесь в одной беде. При общении с людьми об их делах, ситуации в тюрьмах и зонах, тактике поведения обвиняемых и следователей, выработанной тысячами и тысячами случаев, и, как древние знания, передающейся от зэка к зэку, стала очевидна сущность “правоохранительной” системы. В свою очередь, сама эта карательная система органично вписывается в общее устройство белорусского общества. Следующие утверждения составлены мной даже безо всякого анархизма на основе разговоров в солидарно-доверительной атмосфере, возникающей в тяжелых и экстремальных условиях тюремного заключения. Это мнения политиков, бизнесменов, ученых, чиновников, представителей силовых ведомств и профессионального криминала.