До зачитывания окончательного обвинения я по глупости помечал себе нестыковки, моменты для пояснения и контраргументы. После прочтения необходимость в них отпала. И дело даже не в том, что абсурдное и несостоятельное гособвинение, которое вторит видению губопика, было блестяще разбито в ходе прений нашими защитниками в юридическом поле в рамках УК РБ. А в том, что “иногда не до закона”. Дело в “стилизованных А в круге” на наших ноутбуках, гуманистических книгах, которые могут вызвать опасные мысли, в картонных гирляндах и катафотах черно-красного цвета, и даже в пакете с землей цвета черного флага. Дело в мыслепреступлении, в частности, в анархизме.
Мое мировоззрение, то, как я думаю и во что верю, это мое сугубо личное дело. УК РБ распространяется пока еще только на действия. Но давайте вернемся к анархизму.
Что подразумевает под ним гособвинитель? Свержение государственного строя, разжигание социальной вражды, массовые беспорядки, экстремистскую деструктивную деятельность. Что под ним подразумеваю я? Солидарность и взаимопомощь, личную и коллективную свободу и ответственность, непринятие угнетения в его многочисленных формах.
Как анархист я 10 лет кормил бездомных и нуждающихся людей на улицах Минска, до которых “социальному” государству нет дела, в отличии от военных парадов. Как анархист я участвовал в различных образовательных, социальных и экологических проектах. Как анархист я поспособствовал сохранению сквера Котовка в Сельхозпоселке. Как анархист я не считаю приемлемым убийство и эксплуатацию животных. Как анархист я готов просто помочь человеку, чем смогу.
Это те экстремистские действия, которые я считаю проявлением своих анархистских взглядов. Анархизм — идеалистский, пафосный, радикальный, но созидательный, а не деструктивный.
Никакого экстремистского формирования “Прамень” не существует. “Прамень” это анархистский медиа-ресурс, т.е СМИ, а заявление гособвинителя о том, что данный ресурс пишет только о своих участниках, означало бы, что если “Беларусь Сегодня” пишет про урожай, то все колхозники имеют отношение к редакции газеты.
Судья делала мне замечания за мой смех над кафкианским абсурдом, за мои реплики и даже за ругань (если ее было слышно), когда меня переполняло возмущение. Я виновен в том, что я живой человек с эмоциями, и не умею с ничего не выражающим лицом гособвинителя зачитывать “признательные показания”, о которых заведомо известно, что они написаны в пресс-хате на Окрестина или после пыток и избиений губопиком с собром в здании следственного комитета.
И если нас сегодня судят по УК РБ, то не должно быть также тех, кто равнее других. В качестве напоминания о том, что закон для всех, я хочу привести выдержку из протокола решения трибунала над нацистскими судьями.
«Подсудимые и их коллеги искажали, переворачивали и в конце концов достигли полного уничтожения правосудия и закона в Германии. Они сделали судебную систему составной частью диктатуры. Они убрали всякое сходство судебной независимости. Они угрожали тем, кто попадал в суд, запугивали их, лишали фундаментальных прав. “Судебные процессы”, которые проводились ими, были ужасными фарсами с рудиментарными остатками правовой процедуры, которые были лишь издевательством над несчастными жертвами”.
Мы сами определяем свои жизни собственными личными и коллективными выборами. Кто-то выбирает вписать свои имена в историю политических репрессий. И если кому-то причастному к ним будет икаться, то знайте, что ваши имена вспоминают сидящие политзаключенные, а с ними и их родные и близкие, а с ними и вся страна.
И последнее слово не будет сказано до тех пор, пока все не будут свободны!
а давайте называть не «слово», а «речь в суде»? а то понятно, что вы не хотите писать «последнее слово», но звучит на русуком не очень и не понятно про что речь