Одним из символов российского протестного движения стала песня «Стены рухнут» в исполнении группы Аркадий Коц. Припев «Давай разрушим эту тюрьму» превратился в лозунг. В изначальном каталонском варианте песни речь шла не о стенах, лирический герой призывал вырвать из земли кол, на который намотаны цепи (в каталонском языке слова «кол» — estaca — и государство — estat — созвучны). В наших реалиях можно говорить не только о разрушении метафизической тюрьмы, но и о вполне конкретных тюрьмах, в которых в Российской Федерации пребывает более 600 тысяч человек. В Украине — около 150 тысяч, что, учитывая разницу в населении — сопоставимое число. Соотношение количества заключенных на душу населения в несколько раз выше, чем в средней европейской стране, хоть и недотягивает до статистики США. Но дело не только в количестве. Тень тюрьмы годами и десятилетиями влияла и продолжает влиять на все аспекты общественной жизни: от политики до культуры. Целое поколение было взращено на сериалах про«ментов» и «Зону». Президент, желая показать свою близость народу, вворачивает в свою речь слова из криминального сленга. Подростки из небольших городов и спальных районах мегаполисов уже не одно десятилетие пытаются жить по «понятиям», передаваемым более опытными, уже сидевшими товарищами.
Просвещенный обыватель, вздрагивающий от звуков шансона, постоянно требует, чтобы его отгородили от криминальных элементов все более толстыми стенами. Корень зла видится не в самом существовании тюрьмы, а в тех людях, которых она пытается изолировать от общества. В результате, сотни тысяч отверженных не имеют другой альтернативы, кроме как все глубже погружаться в уголовную субкультуру, приумножая тем самым ее роль в обществе. Желание исключить «преступников» из нормальной жизни делает из обособленных людей, по разным причинам нарушивших закон, социальную категорию, которая, в свою очередь начинается самовоспроизводством. Репрессивные органы создают категорию людей, которые не мнят себя вне тюрьмы. Даже самые смелые бунты заключенных, как правило, ограничиваются вполне исполнимыми требованиями, причем находящимися в рамках действующего законодательства: не применять пытки, обеспечить достойные условия проживания и труда, оказывать медицинскую помощь. Но даже эти отнюдь не радикальные требования не всегда встречают поддержку не только обывателя, но и активистов, часто желающих отмежеваться от стигматизированных групп. И уж тем более, никем не ставится под вопрос само право государства распоряжаться жизнью и свободой граждан. Изнутри тюрьмы слышны требования сделать пребывание в ней не столь мучительным, снаружи — призывы ужесточить наказания. Но никто не ставит всерьез вопрос о ликвидации современной постсоветской карательной системы как явления, никто, включая самих заключенных, не отрицает справедливость формулы «вор должен сидеть в тюрьме». И пока мы не изменим эту ситуацию — не стоит ожидать кардинальных перемен в обществе.
Пенитенциарная система, а вовсе не милиция и тем более не армия — последний рубеж защиты власти. Конечно же, страшно попасть под дубинки ОМОНа. Страшно получить резиновую пулю и еще страшнее — настоящую. Но отнюдь не это удерживает людей от активного протеста. Удар дубинкой — это всегда только начало. После него вас обвинят в нападении на работника полиции и отправят в тюрьму, года эдак на четыре. На удар можно ответить ударом, на выстрел — выстрелом, и еще неизвестно кто победит в открытом столкновении. Попав в пенитенциарную систему, каждый становится практически беспомощным и беззащитным. Человек может сражаться против человека, толпа может сражаться против толпы, но стоит силовикам вытащить протестующего из сцепки и отвести в райотдел (с перспективой попадания в ИВС, СИЗО и далее по маршруту), как он оказывается лицом к лицу с огромной махиной, которой невозможно эффективно противостоять. Именно страх перед тотальным бессилием и бесправием поджидающим за решеткой, а не страх боли или смерти, часто удерживает даже вполне рискового человека от активных действий. Так что поддержка политзаключенных — вовсе не благотворительность, которой занимаются из великодушия. Солидарность — единственное, что мы можем противопоставить страху. Осознание того, что даже в тюрьме человек не останется без помощи, поддерживает не только самих политзеков и их близких, оно вдохновляет и тех, кто продолжает бороться на свободе.
Но наши действия в пенитенциарной системе не должны исчерпываться одной лишь помощью своим. Политики, апеллирующие к патриархальным ценностям, любят глуповатую формулу «Семья — основа государства». Сегодня было бы честнее сказать «Тюрьма — основа государства». Именно на ней зиждется весь современный аппарат насилия и подавления. Милиционер без призрака тюрьмы за спиной ничем не опаснее обыкновенного гопника. Судья, не способный одним росчерком пера отправить человека за решетку, из зловещей фигуры превращается в напыщенного клоуна в нелепой одежде. Боязнь лишения свободы и связанной с ним стигматизации мешает не только активистам. Многим людям он мешает даже приблизиться к какому-либо активизму или борьбе за свои права. Иногда эта мысль высказывается прямо: «… не ходи, сынок, на митинг, там людей арестовывают, если тебя посадят, родные не переживут…». Но гораздо чаще она не проговаривается даже на уровне внутреннего диалога — страх перед тюрьмой переходит в безусловный страх перед властью. И победить их мы сможем только лишь одновременно.
Крайне показательна реакция подконтрольных власти СМИ на выступление заключенных в Копейске, протестовавших против вымогательства, пыток и бесчеловечного обращения. В скором времени появились публикации прокремлевских блогеров, озаглавленные «оппозиция защищает воров в законе», на телеканале Вести был показан сюжет, в котором мужчина, названный педофилом, неубедительно рассказал что-то о притеснениях со стороны администрации. Для того чтобы подчеркнуть лживость и безосновательность его слов, секундой ранее камера снимала шикарные тюремные интерьеры (на самом деле, принадлежащие комнате для свиданий, а не жилым комнатам). Ведущий посетовал на недостаточную строгость наказаний для педофилов и прочих врагов народа, дескать, за последние годы быт в тюрьмах существенно улучшился. Тон сюжета явно диссонировал с тем фактом, что ко времени его демонстрации уже были отстранены от работы некоторые работники колонии, а впоследствии, был арестован ее начальник. Даже среди людоедов присутствует определенная саморегуляция, слишком жадные и неумные сами быстро становится едой. Но телезрителю вместо рассказа о восстановившейся справедливости все равно подсунули картинку «неблагодарные насильники детей против хорошей администрации». Тюрьма должна оставаться в массовом сознании адом населенным нелюдьми, оказаться в ряду которых — хуже смерти. Обывателя нужно научить желать им мучений (именно для этого и нужна ложь о «шикарных условиях» в зонах), тем самым еще больше противопоставляя свой мир миру «преступников». Нельзя даже в теории предположить, что зеки могут выдвигать справедливые требования и добиваться их выполнения — тогда им начнут сопереживать. Ту же природу имеет культивирование поддержки смертной казни. Даже если власть не собирается внедрять ее на практике, для работы машины подавления важно, чтобы в обществе сохранялся спрос на Высшую Меру. Если вы готовы одобрить убийство индивидуума государством, это значит, что вы вряд ли планируете всерьез нарушать закон. А «в соответствии с Конституцией» революции происходят лишь в песнях Александра Пистолетова. Если народ любит сильную руку — государство может спать спокойно.
Нам необходимо поддерживать любую борьбу заключенных за свои права, но, как уже говорилось выше, этого недостаточно. Борьба эта, при всей ее смелости, носит реформистский, а не революционный характер, она не ставит под вопрос авторитет Закона, а лишь требует его исполнения. Мы должны всеми доступными средствами пропагандировать среди заключенных правовую грамотность (для них это часто едва ли не единственный способ защититься от произвола властей), но вместе с тем нужно пытаться распространять в их среде и здоровый правовой нигилизм, понимание относительности и изменяемости любого закона. И для этого недостаточно найти новый язык агитации, самое сложное — сделать так, чтобы нас захотели слушать.
Пока формула «здесь этих стен стоять не должно» не будет понята и принята по обе стороны ограды — мы не переломим ситуацию. Вопреки лагерной поговорке «тюрьма тюрьму не строит» на практике все происходит именно так — тюрьму укрепляют и поддерживает не только государство, но и сами узники. Внутренние организационные структуры заключенных вполне можно сравнить с практикой построения «реального социализма», интегрированного в глобальный капитализм — «общак» накормит голодного и даст чая и сигарет неимущему, «блатные» остановят беспредел и помогут отправить весточку на волю, но фактическая власть в руках небольшой прослойки влечет за собой злоупотребления и, в конечном счете, коллаборацию с тюремной администрацией. Во многом благодаря своей иерархичности, структуры, созданные для того, чтобы противостоять эксплуатации и угнетению, становятся их инструментом. Некоторые заключенные лишь в условиях несвободы в полной мере реализуют себя и не заинтересованы в разрушении своего единственного дома: мечты о воле для них — абстракция, а реальные желания исчерпываются блоком сигарет, парой кубов ширки и свиданием с женой. Впрочем, его вполне можно сравнить с любым сверхэксплуатированным пролетарием, который редко мечтает о мировой революции — максимум о повышении зарплаты и замене злого начальника на доброго.
Но мы не вправе требовать от жертв угнетения, часто необразованных и безыдейных, быть смелее и активнее, чем мы сами. Левые активисты, пекущиеся о своей карьере, успехе и социальном статусе в ущерб реальным действиям, представители интеллектуальных около-университетских или нарочито антиинтеллектуальных околофутбольных и около-музыкальных субкультур — все мы добровольно залазим в собственноручно сработанные клетки и фанатично поддерживаем их целостность. Нет ничего более пошлого, чем призыв начинать изменения с себя (как правило, на практике это сводится к построению очередной клетки — «самосовершенствования»). Но выступая против авторитета власти и созданных ей законов, мы должны постоянно проверять — не находимся ли мы сами во власти ложных авторитетов, не воспроизводим ли мы ее в своей каждодневной практике.
Отрывок из книги «Химия», купить которую можно по адресу ip@riseup.net.
Алексадр Володарский — украинский анархист, член Автоновмного союза трудящихся, арт-активист.