Pussy Riot: Мы не можем больше рыдать

Подсудимая Надежда Толоконникова

По большому счету, процесс идет не над тремя вокалистками группы Pussy Riot. Если бы это было так, то происходящее здесь не имело бы значения. Это процесс над всей государственной системой Российской Федерации. Имитация судебного процесса приближается к предопределенному финалу — такие уж у нас следователь, судья и прокурор. И еще те, кто выше них: те, кто дал политический заказ на репрессии. Кто виноват в том, что произошло выступление в Храме Христа Спасителя и последовавший за концертом процесс? Виновата авторитарная политическая система. То, чем занимается группа Pussy Riot, — это оппозиционное искусство или же политика в форме искусства. В любом случае, это род гражданской деятельности в условиях подавления государственной системой базовых прав человека.

Многие люди, с которых все нулевые неумолимо и методично сдирали кожу планомерным уничтожением свобод, теперь взбунтовались.

Мы искали настоящих искренности и красоты — и нашли их в наших панк-выступлениях. Страстность, откровенность, наша наивность выше лицемерия, лукавства и напускной благопристойности, маскирующей преступления. Первые лица государства стоят в храме с праведными лицами, но грешат куда больше нашего. Мы делали наши политические панк-концерты, потому что в российской госсистеме царят закостенелость, закрытость и кастовость. А проводимая политика подчинена лишь узким корпоративным интересам. Настолько, что нам от одного российского воздуха больно.

Нас категорически не устраивают и заставляют действовать принудительные и силовые методы регулирования социальных процессов, механизмы жесткого контроля за поведением граждан. Нас не устраивает вынужденная гражданская пассивность большей части населения, а также полное доминирование структур исполнительной власти над законодательной и судебной. Кроме того, нас искренне раздражает основанный на страхе и скандально низкий уровень политической культуры, он постоянно и сознательно поддерживается госсистемой и ее пособниками. Посмотрите, что говорит патриарх Кирилл: «Православные не ходят на митинги». Нас раздражает скандально низкая слабость горизонтальных связей внутри общества. Нам не нравится, как госсистема манипулирует общественным мнением, благодаря жесткому контролю над подавляющим большинством СМИ. Беспрецедентно наглая и основанная на перевирании фактов и слов кампания против Pussy Riot, развернутая практически во всех российских СМИ, кроме редких независимых, — тому яркий пример.

Надежда Толоконникова во время своего выступления в суде 8 августа 2012. Кадр из прямой трансляции на сайте РИА Новости

И тем не менее, я сейчас наблюдаю крах этой политической системы на примере процесса в отношении трех участниц группы Pussy Riot. То, на что рассчитывала система, не сбылось, к сожалению для нее самой. Нас не осуждает вся Россия, все больше людей верит нам и верит в нас, считая, что наше место на свободе, а не за решеткой. Я вижу это по тем людям, которых я встречаю. По тем, кто представляет эту систему, работая в соответствующих органах. Я вижу людей, которые сидят в местах лишения свободы. И с каждым днем мы понимаем, что наше политическое выступление было оправданным. Люди говорят нам: ваш жест был правильным, вы раскрыли язвы этой политической системы и ударили в то самое змеиное гнездо, из которого потом накинулись на вас. Эти люди пытаются облегчить нам жизнь, как только могут, и мы очень им благодарны за это.

Мы благодарны всем тем, кто выступает в нашу поддержку на воле — их огромное количество, я знаю это. Знаю, что сейчас огромное количество православных людей выступает за нас и, в частности, у суда за нас молятся. Нам показывали книжечки, которые раздают православные, с содержащейся в этих книжечках молитвах о находящихся в заточении. Одно это показывает то, что нет единой социальной группы православных верующих, как это пытается представить сторона обвинения. Все больше верующих становится на сторону защиты группы Pussy Riot. Они полагают: то, что мы сделали, не стоит и пяти месяцев в следственном изоляторе, а тем более трех лет лишения свободы, как хочет господин прокурор. И с каждым днем люди все больше понимают, что если эта политическая система так ополчилась на трех девочек, которые выступили в Храме Христа Спасителя, это означает лишь то, что система боится правды, боится искренности и прямоты, которую несем мы с собой. Мы не лукавили ни на секунду, мы не лукавили ни в одном моменте на этом процессе, а противоположная сторона лукавит слишком много, и люди это чувствуют.

Вчера (7 августа — «Лента.ру») было выступление Мадонны, она выступала с надписью «Pussy Riot» на спине. То, что мы содержимся здесь незаконно и по совершенно ложному обвинению, видит все больше и больше людей — меня это потрясает. Меня потрясает то, что правда действительно торжествует над ложью, несмотря на то, что физически мы здесь — в клетке. Мы свободнее, чем все те люди, которые сидят напротив нас на стороне обвинения, потому что мы можем говорить все, что хотим, и говорим, а те люди, которые сидят там, говорят лишь то, что допускает политическая цензура. Они не могут говорить такие слова, как «панк-молебен» и «Богородица, Путина прогони!» Они не могут произносить те строчки из нашего панк-молебна, которые касаются политической системы. Может быть, они считают, что нас неплохо бы посадить еще и за то, что мы восстаем против Путина и его системы, но они не могут этого говорить, потому что им это запрещено. У них зашиты рты, они, к сожалению, здесь просто куклы. Я надеюсь, они осознают это и тоже пойдут по пути свободы, правды, искренности, потому что все это выше статичности, напускной благопристойности и лицемерия.

Человек — это существо, которое всегда ошибается, оно несовершенно. Оно всегда стремится к мудрости, но никогда ее не имеет. Именно поэтому родилась философия, именно поэтому философ — тот, кто стремится к мудрости, но никогда ей не обладает. Именно это заставило нас пойти в Храм Христа Спасителя, и я полагаю, что христианство — как я его поняла, изучая Ветхий Завет и Новый Завет — поддерживает поиск истины и постоянное преодоление себя.

Также, мне кажется, какие-то высшие силы направляют речи адвокатов противоположной стороны, когда они раз за разом ошибаются и оговариваются — они говорят про нас «потерпевшие». Это говорят практически все адвокаты, в том числе адвокат Лариса Павлова, которая настроена к нам очень негативно — тем не менее, какие-то высшие силы заставляют ее говорить «потерпевшие» про нас, а не про тех, кого она защищает.

Хочется рыдать, глядя на то, как приемами средневековой инквизиции засоряется правоохранительная и судебная системы Российской Федерации. Но с момента ареста мы не можем больше рыдать, мы разучились плакать. Мы кричали на наших панк-концертах, как могли, о беззакониях властей, и вот, у нас украли голос. Весь процесс нас отказываются слышать и понимать.

Зато суд, к несчастью, к сожалению для нас и для страны, слушает прокурора, который раз за разом безнаказанно искажает наши слова и заявления, пытаясь нивелировать их. Нарушение базового принципа состязательности сторон не скрывается и носит показательный характер. 30 июля, в первый день процесса, мы представили свою реакцию на возмущение тех, кого возмутило наше поведение в храме. Мы извинились. При этом суд даже не дал нам зачитать текст, его зачитала наш адвокат Волкова. Это была первая за пять месяцев тюремного заключения возможность высказаться для нас. Мы говорили о диалоге с теми, кто зачем-то полагает нас врагами. В ответ над нами посмеялись, а в протянутую руку плюнули. «Вы неискренни», — заявили нам. А зря. Не судите по себе. Мы в отчаянных обстоятельствах, но мы не отчаиваемся. Гонимы, но не оставлены. Открытых людей легко унижать и уничтожать, но когда я немощен, то силен.

Слушайте нас, а не Аркадия Мамонтова о нас. Не искажайте и не перевирайте все нами сказанное, позволяйте нам вступить в диалог, в контакт со страной, она тоже наша, а не одного только Путина и приближенных к нему. Я, как Солженицын, верю в то, что слово в итоге разрушит бетон.

Я, Катя и Маша сидим в тюрьме, в клетке, но я не считаю, что мы потерпели поражение. Так и диссиденты не были проигравшими, исчезая в психбольницах и тюрьмах. Так и поэты-обэриуты до конца остались художниками, хотя физически их зачистили в 1937 году. Один из них — Александр Введенский — писал: «Нам непонятное приятно, необъяснимое нам друг». Согласно официальному свидетельству о смерти, Введенский умер 20 декабря 1941 года. Причина неизвестна, то ли дизентерия в арестантском вагоне, то ли пуля конвоя. Место — где-то на железной дороге, между Воронежем и Казанью. Pussy Riot — ученики и наследники Введенского, его принцип плохой рифмы для нас родной. Он писал «Бывает, что приходит на ум две рифмы, хорошая и плохая, и я выбираю плохую, именно она будет правильной». Ценой собственных жизней обэриуты невольно доказали, что ощущение бессмысленности соответствует нерву той эпохи. Цена этого доказательства и соучастия в сотворении истории всегда непомерно велика для человека. Но в ней и в этом соучастии и заключается вся соль человеческого существования. Быть нищим, но многих обогащать, ничего не иметь, но всем обладать. Их наказывают, но они не умирают.

Я полагаю, что, если бы начальство, цари, старейшины, президенты и премьеры, народ и судьи хорошо понимали, что значит «милости хочу, а не жертвы», то не осудили бы невиновных. Наше же начальство пока спешит лишь с осуждением, но никак не с милостью. Кстати, спасибо Дмитрию Анатольевичу Медведеву за очередной замечательный афоризм. Если свой президентский срок он обозначил лозунгом «Свобода лучше, чем несвобода», то благодаря меткому слову Медведева у третьего путинского срока есть хорошие шансы пройти под знаком нового афоризма: «Тюрьма лучше, чем побивание камнями».

Поскольку мы реально не питали и не питаем религиозной ненависти и вражды, нашим обвинителям ничего не остается, как прибегать к помощи лжесвидетелей. Одна из них — Мотильда Иващенко — устыдилась и в суд не явилась. Остались лживые свидетельства из экспертизы Троицкого, Понкина, а также госпожи Абраменковой. И нет больше никаких доказательств наличия у нас ненависти и вражды, помимо этой так называемой экспертизы. Поэтому суд, если он честен и справедлив, должен признать доказательства недопустимыми, в силу того, что это не строгий научный и объективный текст, а грязная и лживая бумажонка времен средневековой инквизиции.

Выдержки из текстов интервью Pussy Riot обвинение приводить стесняется, поскольку они являются доказательством отсутствия мотива. Я в очередной раз приведу эту выдержку, мне кажется, она очень важна. Это из интервью «Русскому репортеру», данному на следующий день после концерта в Храме Христа Спасителя: «Мы уважительно относимся к религии и к православию в частности, именно поэтому нас возмущает, что великую и светлую христианскую философию так грязно используют. Нас выносит от того, что это прекрасное сейчас ставят раком». Нас выносит до сих пор от этого, и нам реально больно на все это смотреть.

И напоследок мне хотелось бы процитировать песню группы Pussy Riot, потому что, как ни странно, все наши песни оказались пророческими, в том числе та, где поется: «Глава КГБ, их главный святой, ведет протестующих в СИЗО под конвой». А то, что я хочу процитировать сейчас, это следующая строчка: «Откройте все двери, снимите погоны, почувствуйте с нами запах свободы».

Подсудимая Мария Алехина

Мария Алехина во время заседания суда 8 августа 2012. Фото ИТАР-ТАСС, Митя Алешковский

Каждый этап этого процесса — квинтэссенция беспредела. Наше выступление изначально планировалось небольшим, но Россия как государство давно напоминает насквозь больной организм, и эта болезненность не просто проявилась, а взорвалась резонансом на это выступление. Так бывает, когда задеваешь назревшие нарывы.

Говоря о Путине, мы имеем в виду не конкретного Владимира Владимировича Путина, а мы имеем в виду Путина как систему. Вертикаль, им созданную, и в этой вертикали совершенно не учитывается мнение масс и, что все больше меня волнует, не учитывается мнение молодых поколений. Мы считаем, что неэффективность этого управления проявляется практически во всем, и здесь, в своем последнем слове, я хочу кратко описать мой непосредственный опыт столкновения с этой системой.

Образование, с которого начинается становление личности в социуме, фактически игнорирует особенности этой личности, отсутствует индивидуальный подход, отсутствует изучение философии, нет базовых знаний в области современной культуры. Формально эти предметы есть, но преподаются еще по советскому образцу, и, как итог, мы имеем среднестатистического человека с отсутствием мотивации к философскому мышлению, склонного к гендерной дискриминации, отметающего в дальний угол свои гражданские права. Современные институты образования учат людей с детства жить автоматически, не задавать ключевых вопросов, прививают жестокость и неприятие инакомыслия. Уже с детства человек забывает свои свободы.

Сейчас требуется ресурс тысяч людей по всему миру для того, чтобы доказать очевидное — что мы невиновны. Мы невиновны, об этом говорит весь мир. Весь мир говорит на концертах, весь мир говорит в интернете, весь мир говорит в прессе. Об этом говорят в парламентах. Премьер-министр Англии приветствует нашего президента не словами об Олимпиаде, а вопросом, почему три невиновные девушки сидят в тюрьме. Это позор.

А еще более губительно то, что люди не верят в способность влиять на власть. Во время проведения экологических пикетов и митингов, когда я собирала подписи в Краснодарском крае в защиту Утришского заповедника, многие люди меня спрашивали, причем с искренним удивлением, какое им, собственно, может быть дело до единственного, может быть, существующего в России редчайшего леса. Какое им дело, что жена премьер-министра собирается построить там резиденцию и уничтожить единственный можжевеловый заповедник у нас в России? Люди у нас перестали ощущать принадлежность территории нашей страны им самим, гражданам. Эти люди перестали чувствовать себя гражданами, они себя чувствуют просто массами. Они не чувствуют, что им принадлежит даже лес, находящийся непосредственно около их дома. Я даже сомневаюсь, что они осознают принадлежность собственного дома им самим, потому что если какой-нибудь экскаватор подъедет к подъезду, а им скажут, что нужно эвакуироваться — «Извините, мы сносим ваш дом, теперь здесь будет резиденция чиновника», — эти люди покорно соберут вещи, соберут сумки, пойдут на улицу и будут там сидеть ровно до того момента, пока власть не скажет им, что делать дальше. Они совершенно аморфны, и это очень грустно.

Проведя почти полгода в СИЗО, я поняла, что тюрьма — это Россия в миниатюре. Начать также можно с системы управления — это та же вертикаль власти. Решение любых вопросов происходит единственно через прямое вмешательство начальника, отсутствует горизонтальное распределение обязанностей, которое заметно облегчило бы всем жизнь, отсутствует личная инициатива, процветают донос и взаимное подозрение. В СИЗО, как и у нас в стране, все работает на обезличивание человека, на превращение его в функцию, будь то функция работника или заключенного. Ты быстро привыкаешь к монотонному и бессмысленному режиму. Он похож на тот, в который помещают человека с рождения. В таких рамках люди начинают дорожить малым, в тюрьме это, например, скатерть или пластиковая посуда, которую можно раздобыть только с личного разрешения начальника, а на воле это, соответственно, статусная роль в обществе, которой тоже люди очень сильно дорожат.

Можно сказать, что мы против путинского хаоса, который только внешне называется режимом. В системе, по нашему мнению, происходит мутация практически всех институтов — при внешней сохранности их формы — и уничтожается дорогое нам гражданское общество. И это очень странно, что, реагируя на наши действия, власти совершенно не учитывают исторический опыт проявления инакомыслия. «Несчастна та страна, где простая честность воспринимается в лучшем случае как героизм, а в худшем как психическое расстройство». Это сказал в 1970-е годы диссидент Владимир Буковский. Прошло не так много времени, а уже как будто не было ни большого террора, ни застоя, ни попыток противостоять им.

Русская православная церковь ссылается на Евангелие как на статичную религиозную истину. Под Евангелием уже понимается не откровение, которым оно было с самого начала, но под ним понимается некий монолитный кусок, который можно разобрать на цитаты и засунуть куда угодно, в любой свой документ, использовать для любых целей. Но ведь религиозная истина не должна быть статичной, она — процесс, а не результат. Она осмысляется философией, искусством, и да, современным искусством тоже. Меня очень сильно раздражает вот это «так называемое» в речи гособвинения применительно к современному искусству. Я хочу заметить, что во время суда над поэтом Бродским использовались ровно такие же формулировки. Его стихи обозначались, как «так называемые стихи», а свидетели их не читали. Так и часть наших свидетелей не были очевидцами происшедшего.

Наши извинения, видимо, тоже обозначаются в собирательной обвиняющей голове как «так называемые». И это оскорбительно, ведь они — это правда. Вы до сих пор не поняли, или вы лукавите, говоря о наших извинениях как о неискренних извинениях. Я не понимаю, что вам еще нужно услышать.

И раз так — лично для меня этот процесс имеет статус так называемого процесса. И я вас не боюсь. И я вас не боюсь и не боюсь вашего плохо задекорированного обмана в приговоре так называемого суда. Моя правда живет со мной. Я верю, что именно честность и гласность, жажда правды сделают всех нас немного свободнее. Мы это увидим.

Подсудимая Екатерина Самуцевич

Екатерина Самуцевич во время заседания суда 8 августа 2012. Фото Reuters

Нет у меня сожаления о содеянном. Вместо этого я хочу высказать свои соображения по поводу причин происшедшего с нами. То, что Храм Христа Спасителя стал значимым символом политики наших властей, стало понятно еще с приходом на руководящий пост православной церкви бывшего коллеги Владимира Владимировича Путина Кирилла Гундяева. После чего Храм Христа Спасителя начал использоваться в качестве интерьера политики силовых структур, являющихся основным источником власти. Почему Путину вообще понадобилось использовать православную религию и ее эстетику? Путин мог воспользоваться своими светскими инструментами власти. Например, национальными корпорациями или своей грозной полицейской системой. Или своей послушной судебной системой. Возможно, дело в том, что жесткая и неудачная политика правительства Путина, инцидент с подводной лодкой «Курск», взрывы домов мирных граждан среди бела дня и другие неприятные моменты в его политической карьере заставили задуматься о том, что граждане России могут помочь ему с самоотводом. Видимо, именно тогда ему понадобились более убедительные беспрецедентные гарантии долгого пребывания на вершине власти.

Здесь и возникла потребность использовать эстетику православной религии, исторически связанную с лучшими имперскими временами России, где власть исходила от бога, а не от гражданского общества. Как же ему это удалось? Ведь у нас все-таки светское государство. И любое пересечение религиозной и политической сфер должны серьезно пресекаться нашим бдительным и критически мыслящим обществом. Видимо, власть воспользовалась православной эстетикой советского времени, когда религия обладала ореолом утраченной части истории и культуры, чего-то задавленного и побежденного советским тоталитарным режимом. Религия являлась тогда оппозиционной.

Власти решили использовать этот исторический эффект и построить на нем свой новый политический проект, имеющий весьма отдаленное отношение к искренней заботе о сохранении истории и культуры православия. Достаточно логичным оказалось и то, что именно Русская православная церковь, давно имеющая мистические связи с властью, явилась главным идейным исполнителем этого проекта. Для его реализации потребовалось немалое количество многотонного профессионального светового и осветительного оборудования, эфирного времени центральных каналов для прямых многочасовых трансляций из Храма Христа Спасителя. Произносились стройные речи патриарха, помогающие верующим сделать правильный выбор в тяжелые для Путина времена.

Нашим музыкальным появлением в Храме Христа Спасителя с песней «Богородица, Путина прогони» мы нарушили цельность этого так долго создаваемого и поддерживаемого образа, выявили его ложность. Мы осмелились без благословения патриарха совместить в своем образе православную культуру и культуру протеста, наведя умных людей на мысль, что православная культура принадлежит не только православной церкви, патриарху и Путину, а она может оказаться на стороне и гражданского бунта и протестных настроений в России.

Возможно, такой неприятный масштабный эффект от нашего медийного вторжения в храм стал неожиданным для самих властей. Сначала они попытались представить наше выступление как выходку бездушных воинствующих атеистов, но промахнулись, так как к этому времени мы уже были известны как антипутинская панк-феминистская группа. И тогда, оценив все негативные политические и символические потери, принесенные нашим творчеством, власти все-таки решились оградить общество от нас и наших убеждений. Так и закончилось наше непростое панк-приключение.

У меня сейчас смешанные чувства по поводу этого судебного процесса. С одной стороны, мы ожидаем обвинительного приговора. С другой стороны, мы победили, потому что возбужденное против нас уголовное дело сфабриковано, а система не может скрыть репрессивного характера этого судебного процесса. Россия в очередной раз выглядит в глазах мирового сообщества не так, как пытается ее представить Владимир Путин в своих каждодневных международных встречах. Все обещанные им шаги в сторону правового государства, очевидно, так и не были сделаны. А его заявление о том, что суд по нашему делу будет объективен, является очередным обманом всей страны и мирового сообщества. Все, спасибо.