Александр Федута — политзаключенный, который сидел в одной камере c анархистом Игорем Олиневичем в CИЗО КГБ. Cам Федута уже приговорен к 2 годам условно за организацию массовых беспорядков 19 декабря.
Я сидел в одной камере с Игорем Олиневичем. После того, как нас осталось пятеро (в четырехместной камере), я был там самым старым. Мне — 46, следующему за мной, Кириллу И. — 29 лет. На тумбочке лежали “Сто лет одиночества” и “Жизнь и судьба”.
До меня в этой же камере был Лебедько.
Игорь был убежденным анархистом. Мы спорили с ним до хрипоты.
– Вы, Александр, — просто какой-то марксист! — сердился Игорь. “Марксист” было для него ругательством. Сам он читал Кропоткина и Бакунина, был убежден в том, что государство должно не отмереть со временем, а рухнуть. И что настоящие революционеры — не те, кто пытается модернизировать государство, а те, кто хочет взорвать его. Сейчас, немедленно, не дожидаясь завтрашнего дня — взорвать!
Высокий, лобастый, он был инженером на “Интеграле”. Ему светила карьера — как всякому профессиональному и умному человеку на предприятии, где властвует иерархия. Хотел бы — и, не сомневаюсь, карьеры добился бы. А Игорь вместо этого участвовал в ролевых играх, о которых взахлеб рассказывал сокамерникам, штудировал классиков анархистской мысли.
Его выдала Россия. Он сидел в Москве, в кафе, ждал приятеля. А приятель все не шел и не шел. И Игорь, забыв осторожность, позвонил ему. И увидел, как на противоположной стороне дороги двое с одинаково стертыми лицами, в одежде, которая не мешала им бить и вязать, направились к кафе. “Это за мной,” — подумал Игорь. Он вообще, как мне кажется, редко ошибался, оценивая отношения государства и индивидуума…
Ему не предъявили никакого ордера. Скрутили, усадили в машину и весь путь от Москвы до Минска держали в наручниках. День его задержания потом не будет фигурировать ни в каких документах — так, во всяком случае, говорил он мне.
– Вы звали людей на Площадь? А что Вы с ними собирались там делать, Александр? — иронизировал этот наголо бритый парень с маленькой полоской волос на затылке — эдакий рудимент “ирокеза”. — Что? Песню об орленке петь? На Площадь нужно звать тогда, когда ты готов к штурму. А Вы — стоять! Мирная акция! Дурь всё это, дурь. Мирной акции быть не может. К штурму власти нужно готовиться.
Вот за эту готовность к штурму мальчишек-анархистов и судили. Нашим, с площади, дали страшные сроки. А этим — и того больше.
Если правозащитные организации не причислят анархистов к узникам совести, а интерпретируют их поступки как хулиганство — значит, они встали на сторону белорусского суда. Суда неправедного, в чем я убежден.
P.S. Стужкофрэнды, вы меня убедили. Речь должна идти не об узниках совести, а о политических заключенных.