Николай Дедок:
Я буду краток. Не считаю необходимым доказывать свою невиновность. Считаю, что она была полностью доказана в ходе судебного следствия: было убедительно показано, что никаких доказательств моей вины нет. Вот.
Вместо этого хочу только поблагодарить своих родных и своих соратников, которые здесь сегодня собрались, за то, что они помогали мне все это время, которое я был в заключении.
Ну и напоследок хочу сказать представителям карательных органов, что всем вы рты не заткнете и всех не пересажаете.
Игорь Олиневич:
Я не хочу комментировать все эпизоды предъявленных мне обвинений. Я считаю, что в ходе судебного заседания моя вина не доказана. Однако я хочу прокомментировать некоторые моменты.
Конофальский в показаниях оговаривал человека, когда изначально говорил о том, что Дубовский бросал фаер, хотя потом в зале суда он заявил, что шашку бросал уже он сам — таким образом, он мог оговорить любого другого человека.
Веткин же во время акции на российском посольстве так же оговаривал Дубовского, когда говорил, что тот снимал акцию, однако позже он сказал, что это делал Быстрик, таким образом, он совершил оговор.
По себе хочу сказать, что акция около генштаба осенью 2009 года стала моей последней анархистской акцией, после этого я отошел от дел, потому что решал жилищный вопрос и работал в аэротехнической области, и действия правоохранительных органов по привлечению меня в качестве злого гения я считаю попыткой оказать давление на анархистское движение Беларуси, показать, что любой может быть обвинен, неважно активный участник или сочувствующий.
Александр Францкевич:
Я уже в течение 9 месяцев нахожусь в заключении, через камеру, в которой я сижу, прошло уже около 300 человек, с делами которых я более или менее ознакомился, поэтому я представляю, что такое наша судебная система. Я знал, на чем завязаны особые точки преткновения, поэтому с самого начала следствия, с самого момента моего задержания, я не думал, что меня оправдают, я не думал, что моя невиновность будет рассмотрена в судебном заседании. Я знал, как у нас все делается.
Только одно я бы хотел сказать: единственная точка преткновения, по моему опыту общения, — это покорность, покорность прокурору, покорность суду, покорность признать вину, ответственность за которую ты не несешь. Это было мной увидено, мной проанализировано — это факт.
Сегодня говорят, что вот эти суды, суды за 19 декабря, имеют политический характер, но мне кажется, что это несколько неправильно. Сегодня все суды в Беларуси являются политическими. Они судят всех и вся, и мне кажется, что этот процесс не выделяется из этой череды.
Этот суд — попытка поставить рамки, запугать людей, которые причисляют себя к анархистскому движению.
И весь следственный процесс был довольно странный: запрос делался на неправильный телефон, были допущены многочисленные нарушения.
А после того, как я отказался давать показания против Дедка, меня решили посадить за то, что я отказываюсь принять их точку зрения, за то, что я отказывался подписать то, что они мне говорили. Этого я не делал, потому что я не могу клеветать против других людей, это бесчестно.
По сути, с самого нашего задержания было все сразу понятно, и мне, в принципе, больше нечего сказать.
Последние слова Веткина и Силивончика публиковать мы не видим смысла, так как в них только говорится о том, что они признают вину и не хотят сидеть в тюрьме.